— Давно пора, Скуфидонский!

— Тогда прошу вас, за мной.

— Это куда? — прищурился недоверчивый Маврин.

— Ко мне домой; тут недалеко. Не будем нарушать привычный уклад жизни кадетов. У них сейчас по плану тренировки, медитация и чтение классической литературы, — я начал увлекать Родиона Андреевича за собой. — А вечером снова тренировки, тренировки, тренировки… так что день будет о-о-очень насыщенным. Ох! Ключи забыл! — с тем я вытолкал Маврина с участка…

— Эй!

…а сам метнулся обратно, к альтушкам.

По дороге сюда я заметил ржавую «Оку» и сидевшую в ней рыжую девчулю, которая на полной громкости слушала музыку и барабанила ладошками по рулю. Не знаю, кто она и зачем здесь, но от Родиона Андреевича неизменно жду какую-нибудь подлость. Так что её тоже нужно держать под наблюдением.

Ну…

На всякий случай.

— Группа «Альта», бегом в коровник! — рявкнул я. — Все, кроме Стекловой! Ирина Ивановна за главную, слушаться её во всём! Куда⁈ — осадил я девчонок, которые толпой рванули в сторону калитки, то есть мимо Маврина. — Не так! — и указал на забор. — Огородами!

— Да, Василий Иванович.

— Так, Стёп. А теперь ты…

— А я-то чего⁈

— Кто там с Андреичем приехал?

— Не знаю, — пожал плечами Державин. — Знаю только, что она отлично изображает звуковые сигналы. Секретарша, быть может?

— Не суть. Отвлеки её как-нибудь.

— Как⁈

— Каком кверху! — что-то у меня от несамостоятельности Державина аж подгорать начало. — Стёпа! В следующий раз, когда из твоей лаборатории сбежит какая-нибудь бабайка, или весь персонал Института сам превратится в бабаек из-за очередного твоего эксперимента, или понадобится вещи с хаты на хату перевезти…

— Я понял-понял-понял! — замахал руками Стёпка, а затем вдруг задумался; взгляд у ректора стал масляный и вроде как даже мечтательный. — Что-нибудь придумаю.

— Вот и отлично.

— А вы, Вильгельм Куртович, откуда будете?

— Родом из Вены, — улыбнулся Кузьмич, наливая Маврину в кружку кипяток из самовара. — Но почти всю сознательную жизнь провёл в местечке под названием «Гальштат».

— Хм-м… Впервые слышу о таком городе.

— А это и не город вовсе, — теперь камердинер взялся за заварку.

Как и всегда, в стрессовой ситуации Кузьмич сработал превосходно. Во-первых, преобразился в галантного обаяшку. И вот вообще не скажешь сейчас, глядя на него, что у этого человека под матрасом могут храниться меховые наручники. Ну а, во-вторых, ещё до нашего прихода Кузьмич успел вытащить из гаража садовый стол со стульями, установить их неподалёку от сада камней, раскочегарил самовар и натащил на стол всевозможных вкусностей.

Вся снедь, что осталась со вчерашнего праздника в честь Шестаковой, была реанимирована и переложена в чистую посуду. Не удалось «взбодрить» разве что салат; за ночь шпинат совсем разнюнился в заправке и теперь походил на что-то, что достали из компостной ямы.

Итого: маслины, оливки, нарезка сыров и полупрозрачные ломтики хамона.

Плюс те самые творожные колечки, на которые меня подсадили альтушки. Плюс песочные полоски — мой личный способ поностальгировать. В походном буфете «потешного полка» ныне здравствующего Величества нам частенько такие давали. Полоски, ром-бабу да ещё орешки с варёной сгущёнкой.

Короче…

Сейчас я, Маврин, Таня Стеклова и Вильгельм Куртович расположились за столиком на заднем дворе моего дома. Пускай небо было затянутым, но не низким и отнюдь не пасмурным; дождя ждать не приходилось.

Со стороны леса разоралась кукушка, от самовара нестерпимо вкусно пахло горелой щепой, а стол ломился от лакомств.

И хорошо так…

Мне даже про Лича думать расхотелось, если честно. Ну… надеюсь, что хотя бы на сей раз девчонки справятся без меня.

— Гальштат, — продолжил Кузьмич, поставив кружку перед нашим дорогим гостем. — На самом деле просто большая деревня, — и сам плюхнулся на стул. — Но официально это поселение называется «ярмарочной общиной». Потому что туристам, согласитесь, приятней ехать в ярмарочную общину, нежели в деревню…

— Там развит туризм?

— О, да! Восхитительное место!

Честно говоря, прежняя родина Кузьмича не имела никакого отношения к делу. А разговоры о ней лишь съедали драгоценное время, но… если уж на чистоту, то Гальштат действительно одно из самых красивых мест на планете. И если рассказ о нём настроит Маврина на положительный лад, то, пожалуйста, только в путь.

— Представьте себе высокогорное альпийское озеро…

Да-да, помнится, больше всего община Кузьмича наполнила мне Рицу без палаток с сувенирами.

— … милые уютные домики, прилипшие к нему у самого берега, — Вильгельм Куртович изволил ностальгически улыбаться, — узкие мощёные улочки, маленькие частные магазинчики на первых этажах, скамейки, фонарики. Вы даже не представляете, как чудесно там под Новый Год! — но тут вдруг вздохнул. — Было когда-то…

Да, действительно, Лич от Гальштата мало что оставил. И с Кузьмичом мы впервые встретились именно там.

Вильгельм Куртович в тот день стал местным героем. Люди наглухо забаррикадировались в пятиэтажной башенке на берегу озера — самом высоком здании Гальштата — а мой будущий камердинер носился по деревне, маневрируя среди зомбарей, выискивал выживших и провожал их к башне. Людям спускали верёвку и подтягивали наверх, а Кузьмич бежал дальше.

Ну и добегался, в конце концов — зомбари зажали его в аптеке. Тут уж и мы, конечно, подоспели, иначе откуда бы мне знать эту историю?

Но!

В отличие от описаний альпийских красот, история Гальштата уведёт Маврина от нужного настроения, а не приблизит к нему. И поэтому:

— Кхм-кхм, — прокашлялся я. — Родион Андреевич, может быть, уже наконец-то о деле? Не хочется отнимать время у такого занятого человека.

Маврин застыл с творожным колечком во рту и, кажется, первое время не понимал, что «занятой человек» прозвучало в его адрес. Однако:

— Да, — отодвинул от себя подальше сладости и шлёпнул на стол потёртый чемоданчик, к которому был пристёгнут. — Действительно.

Прикрывшись ладошкой, Маврин накрутил на кодовом замке чемоданчика четырёхзначный код, быстро открыл его, быстро выхватил какую-то бумагу, быстро закрыл и быстро же сбил код, чтобы никто не додумался до числа-месяца его рождения или подобной чепухи.

— Маргарита, — Родион Андреевич обратился к Стекловой, а потом достал из кармана небольшую коробочку. — Буду предельно честен: я предвзят. Вы изначально мне не нравитесь, впрочем, как и все некроманты. Будь моя воля, и я бы… ну да ладно. Так вот. К моему превеликому сожалению, Его Величество настоял на вашем обучении, и мне придётся следовать регламенту. Сперва мы с вами проведём тестирование…

Со стороны могло показаться, что риторика Родиона Андреевича сгладилась, но нет. Надменное щачло, с которым он всё это говорил, само собой, подразумевало дичайший негатив в сторону Смертиной-Стекловой.

— Итак…

Маврин открыл коробочку и достал из неё… часы. Казалось бы, обычные наручные часы с составным стальным браслетом, вот только на циферблате не было ничего. Ни самих цифр, ни стрелочек.

Артефактный детектор лжи.

Причём откровенно устаревший и даже более того — считался таковым уже тогда, когда Ира только-только пришла в профессию. Сейчас у Гринёва в Канцелярии на вооружении такие штуки есть, которые из-за этичности использования засекретить пришлось. А это…

Безделушка, если одним словом. Хоть и дорогая. Таким детектором неверных мужей на чистую воду выводят или у уездных чинуш узнают, куда бюджет пропал. Принцип работы прост, как хлебушек: циферблат зелёненьким загорелся — значит, правда, а если красненьким — значит, ложь. Причём насильно не используешь, человек в часах должен добровольно согласиться на допрос, иначе никакой магии не случится.

— Вы согласны пройти тестирование? — ехидно улыбаясь, спросил Маврин.

Танюха не подвела:

— Само собой! — альтушка выхватила у старика часы и решительно застегнула на запястье. — Мне скрывать нечего.